Бутунай Хагвердиев – один из самых молодых членов Союза художников Азербайджана. За его плечами участие в нескольких коллективных выставках, в том числе и на 55-й Венецианской биеннале, а также персональные экспозиции. Он учился в знаменитом училище имени Азима Азимзаде и в Британской высшей школе дизайна в Москве. Бутунай родился в семье художников. Его дед – знаменитый живописец Гасан Ахвердиев, его отец Уджал Ахвердиев, дядя Гусейн Ахвердиев, двоюродные братья Али Ахвердиев, Гасан и Фархад и мама Елена Хагвердиева – тоже художники, скульпторы, графики… Казалось, у него не было другого выбора, кроме как продолжить династию, но оказалось, в детстве у Бутуная были другие мечты. Тонко чувствующий, в постоянном целеустремленном поиске своего индивидуального почерка, не ограничивающий себя рамками культурных догм, Бутунай Хагвердиев разделяет понятия «творчество» и «искусство» и в свои 30 точно знает, чего хочет.
Текст: Сабина Дадашева, Фото: Адыль Юсифов
The M.O.S.T.: Дети художников, идущие по стопам родителей, всегда под пристальным вниманием. Вы ощущали это взыскательное любопытство окружающих, когда начинали?
Бутунай: Не ощущал, а ощущаю до сих пор. Это давит. Сейчас уже реже, но все еще слышу: «О да, это сын Уджала». Я конечно, понимаю, ценю и уважаю то, что делали и делают мои старшие родственники, но постоянное сравнение утомляет. В попытке выбраться из-под этого давления я стал делать совершенно другое, совсем не похожее на то, что делали и делают мои родители. Сейчас я поймал свою волну и стал чувствовать себя гораздо лучше. Я отказался от прямых отсылок к существовавшим когда-либо культурным традициям. Занимаюсь вопросами биологии, и главный источник моих идей – это природа, а метод – наблюдение за ней. Я не делаю ничего, что было бы связано с национальными или религиозными догматами, но возможно, религия еще где-то «выстрелит», скорее всего в атеистическом аспекте.
The M.O.S.T.: Атмосфера в доме все-таки располагала, чтобы вы взяли в руки карандаши и кисти? У вас вообще был другой вариант развития, кроме как художественного?
Бутунай: Конечно, располагала. Был и другой вариант. Я хотел стать ветеринаром, но поскольку очень ленив и не люблю делать много телодвижений, то, когда мне надоела школа, сразу после девятого класса, пошел в художественное училище имени Азима Азимзаде. О том, что мечтал стать ветеринаром, я забыл. Родители сначала отговаривали, шутили: «Должен же быть в семье хотя бы один адекватный человек, который будет зарабатывать деньги». А потом, когда я озвучил свое желание поступать в училище вслух и серьезно, кажется, обрадовались. Во всяком случае, не сопротивлялись, размышляя: «Ну а что мы хотели? Как воспитали, так и получилось».
The M.O.S.T.: Вы протестовали против их советов, рекомендаций? Или советовались, как начинающий художник с более опытными?
Бутунай: Не протестовал, советовался с большим удовольствием. На самом деле, если б я просто пошел в училище, наверное, ничему бы там не научился. По сути, я учился у своих родственников и у Эльяра Алимирзоева, которого я тоже могу назвать родственником. Это очень близкий мне человек.
The M.O.S.T.: Если говорить об образовании, вы еще учились в Британской высшей школе дизайна в Москве. Что дало вам больше: Азимзаде, Британская школа или «домашнее обучение»?
Бутунай: Я учился в Азимзаде, потому что все советские родители хотят, чтобы их дети учились и имели диплом. По сути, я там даже не занимался, учился у Эльяра, с другом Арифом ездил на пленэры писать пейзажи, в училище приходил отмечаться на просмотр. Конечно, значительную роль в моей жизни сыграло и окружение, в котором посчастливилось быть в студенческие годы. Я имею в виду родителей, Эльяра, Гусейна… В Британской школе мое художественное сознание значительно расширилось. Но не знаю, что важнее.
The M.O.S.T.: У вас не было желания остаться в Москве, где больше возможностей и культурная жизнь кипит?
Бутунай: Наверное, желание остаться было, но мне некомфортно в Москве. Это очень большой город, где неуютно, холодно и нет моря. Мне в Баку жить гораздо приятнее. Хотя в Баку десять лет существует Yarat, но только сейчас потихоньку что-то начинает происходить – появляются еще площадки, случаются интересные мероприятия. В Москву хочется ездить, чтобы встретиться с друзьями и посмотреть то, что успею посмотреть. А жить мне нравится в Баку. Здесь тепло, уютно и в любой момент можно поехать к морю, что очень важно.
The M.O.S.T.: Без каких навыков или знаний вам трудно считать себя художником? Академический рисунок, понимание золотого сечения, знание истории искусств…
Бутунай: Все это и еще много чего. Но мне кажется, в первую очередь, для художника очень важно постоянно все анализировать. Художник должен постоянно держать свой ум в состоянии поиска чего угодно и анализа всего, что попадает ему в голову. То есть это такой постоянный процесс самообразования – главный кит, на котором стоит мое понимание, что есть художник.
The M.O.S.T.: Но чтобы мозг мог хоть что-то анализировать, он должен этому научиться.
Бутунай: Конечно, эту привычку надо выработать. Она сама собой просто так не появляется. Собственно, в «британке» этому учат: правильно гуглить, искать нужную информацию и анализировать ее. Но законченного высшего образования у меня нет.
The M.O.S.T.: Почему?
Бутунай: (улыбается) Это дурацкая история. В какой-то момент я решил, что не хочу учиться, а хочу жениться. А надо было учиться, а не жениться. Хотя я и не женился, и не доучился.
The M.O.S.T.: Вам вообще свойственно что-то бросить на середине? Не закончить работу, не дочитать книгу?
Бутунай: Я не страдаю этой болезнью, но да, могу. Если это перестало быть интересным и перестало приносить деньги, то могу. С книгами я беспощадный – даже если мне нравится, но скучно, бросаю. Мне нравится выражение Диогена: «Если мне дадут свежий хлеб, старый я выброшу». Вот я так живу. Если есть что-то лучшее, зачем думать о том, что у тебя есть, но хуже?
The M.O.S.T.: Культуролог Юрий Михайлович Лотман говорил, что искусство не отражает, а создает жизнь. Если искусство создает жизнь, то какую жизнь создаете вы?
Бутунай: Соглашусь с Лотманом. Для себя я как-то сформулировал, что есть искусство, а что творчество. Творчество – это отражение жизни, а искусство – если не создание жизни как таковой, то формирование культурных трендов, новых кодов. Вот, Малевич со своим супрематизмом заполонил своими идеями полмира, дав импульс архитекторам в том числе строить совершенно новые до этого момента невиданные здания. Мне бы очень хотелось своим творчеством формировать новое понимание человеком своего места в пищевой цепочке или в целом в природе, взаимоотношения человека с окружающей средой. И это необязательно про любовь к природе. Город – это тоже окружающая среда человека. Как человек ее формирует, насколько она сильно влияет на ситуацию взаимоотношения человека с природой в целом? Это огромное непаханое поле для философии искусства, в котором я сейчас стараюсь разобраться.
И еще очень важная тема для меня – это то, как мы воспринимаем животных. В какой-то момент я понял, что дико несправедливо считать, что одни животные так сильно отличаются от других животных под названием Homo sapiens. И мне хочется как-то своим творчеством привить людям понимание того, что у нас очень похожа нервная система. Конечно, собаке незачем ходить в музей. Но нас многое роднит – например, люди и животные, млекопитающие, одинаково зависят от своих матерей.
The M.O.S.T.: В нынешнюю эпоху жанрового размытия художнику легче или сложнее найти свой почерк?
Бутунай: Не знаю. И да, и нет. Сложно ответить однозначно. Конечно, сейчас тебя никто не заставляет делать что-то определенное. Сейчас огромная свобода в том, как художник может выражать свои идеи. Но она настолько огромная…
The M.O.S.T.: …что может быть опасной и привести к анархии?
Бутунай: Жизнь вообще опасная штука, от нее умирают. Мне не кажется, что свобода опаснее, чем несвобода. Но в свободе сложнее, чем в рамках. Потому что огромный выбор… Раньше был телевизор, и мы смотрели кино, которое показывали в программе передач. А сейчас я захожу на какой-то пиратский сайт с фильмами и примерно четверть времени, который я трачу на просмотр кино, уходит на то, чтобы выбрать, какое кино посмотреть (смеется).
The M.O.S.T.: Какой зритель вам важен – подготовленный, знающий, или обыватель, не сильно разбирающийся в искусстве, этакий чистый лист?
Бутунай: Да любой, наверное. Хотя если надо, чтобы оценили и купили, то конечно, знающий.
The M.O.S.T.: Но если человек ничего не понимает, то можно ему «втюхать» любую картину… Вы так можете?
Бутунай: Я ничего не умею «втюхивать», я не могу продать даже то, что делал с целью продать и делал хорошо (смеется). Тут я продал картину, так покупатель сторговался так, что в итоге она ушла дешевле, чем я ее продал своему галеристу.
The M.O.S.T.: Ваше творчество может быть бизнесом? Вы готовы к тиражированию? Самого себя повторять не претит?
Бутунай: Нет, конечно. Зависит от того, сколько денег предлагают, и от того, насколько это трудоемко. Если бы я нашел какую-то фишку, как Энди Уорхол, которая не занимала бы много времени, то делал бы с удовольствием. Если мне кто-то когда-нибудь предложит отливать мои скульптуры в тиражном порядке, я буду счастлив. Чем больше, тем лучше. Самому мне этим заниматься не охота.
The M.O.S.T.: Цепочка рождения произведения искусства в век концептуального творчества может быть такой: идея – форма – смысл. Вы работаете с разными материалами. Как приходит понимание, что эта идея может быть воплощена именно в этой форме? Есть определенный механизм?
Бутунай: Вы сами ответили на свой вопрос. Оно ровно так и приходит. Если есть идея, то я думаю, в каком материале это было бы хорошо и удобно сделать, и какие инструменты для этого нужны. Это очень важно, особенно со скульптурой, но нельзя лезть в колодец. Иногда инструменты, которые есть, не позволяют воплотить идею в идеальной форме. Раньше страдал от этого, а теперь думаю так: если нет инструментов для воплощении идеи, то можно отложить замысел до лучших времен. Еще есть другая схема. У тебя нет идеи, но есть материал или инструмент, и они рождают идею. То есть бывают обстоятельства, которые диктуют тебе идею. А бывает идея, под которую ты стараешься подогнать под обстоятельства.
The M.O.S.T.: Сейчас вы вернулись к краскам, но было время, когда вы много работали с деревом…
Бутунай: Думаю, оно еще будет. Со скульптурой как раз всегда вопрос в обстоятельствах. Я пока не могу ее делать по собственному желанию, как только оно возникло. Потому что мрамор, например, очень дорогой. И вообще, надо понимать, куда ты денешь готовую работу. Скульптура – не картина, ее к стеночке не отвернешь. Ее нужно где-то складировать. Для картины тебе не нужно ничего, кроме плоской поверхности и пару красок. Прочитал в интервью у Питера Гринуэя: «Если хочется заниматься творчеством, но нечем, нужна плоскость и одна краска». Мне понравилось, я этим руководствуюсь и сейчас.
The M.O.S.T.: Для вас существует понятие вдохновения, или вы придерживаетесь принципа – аппетит приходит во время работы?
Бутунай: Существует, но напрямую зависит от работоспособности. Оно бывает от проделанной упорной работы без всякого вдохновения, приходит в процессе. Иногда, редко, бывает от каких-то ситуаций – от красивых женщин, от какой-нибудь поездки на Бали или в Индию. Поездки случаются не каждый день, да и красивых женщин, которые к тебе расположены, тоже не каждый день встретишь.
The M.O.S.T.: Вы как-то хотели поработать на буровой, чтобы получить опыт и заработать деньги. Удалось?
Бутунай: Я отказался от этой идеи и вообще стал отказываться от пластика. Как говорят про тех, кто вчера имел одно мнение, а сегодня передумал, я «переобулся». Я хотел поработать на буровой, потому что мне нужны были деньги, но потом мне подвернулась работа в кино. И я забыл про буровую и понял, что лучше заниматься защитой окружающей среды, а не разрушением.
The M.O.S.T.: И какие успехи у вас в сфере защиты окружающей среды?
Бутунай: Вот я взял собачку из приюта – ее зовут Спагетти. Мы снимали с другом документальный фильм про приюты для животных. Приют выкупил эту собаку у ее хозяина, потому что тот плохо за ней ухаживал. И вот уже полтора года она живет со мной в студии, став для меня самым близким членом моей семьи.
The M.O.S.T.: Что, по-вашему, может сделать искусство, чтобы формировать новое отношение человека к окружающей среде?
Бутунай: Привлекать внимание. Сейчас очень крутое движение разных активистов, которые устраивают интересные перфомансы. Мне очень понравился перфоманс, кажется, в Бельгии. Чуваки поставили виселицы, повесили петли на шею, и стояли на кубиках льда, который медленно таял. Это достаточно нарративный, прямой месседж. Но в то же время доступная, популярная форма творчества, которая обращает внимание большого количества людей на проблемы.
The M.O.S.T.: «Природа концептуального искусства утопична», – сказал один критик. Как думаете, в чем утопия? Из-за отсутствия финального результата, сиюминутности?
Бутунай: Искусство всегда было и есть концептуальное. В чем утопичность современного? В непонятности? В неясности? Есть современное искусство без видимого результата, которое остается в идее, а есть то, что можно потрогать. Идея и ее правильное изложение тоже искусство. Сейчас много что искусство. Науку я тоже считаю искусством. Мне кажется, серьезные ученые вполне себе художники, творцы. Большие открытия, например, Дарвина или Эйнштейна, не случились бы, если бы ученые не пользовались инструментами художников – додумыванием, гипотезами. Они так же как художники наблюдают. По уму, все научные работы должны строиться на экспериментах, но самые крутые ученые делают прогнозы. Ведь многое, о чем говорил Дарвин на тот момент времени, невозможно было доказать, проверить.
The M.O.S.T.: Ваши последние работы – это синтез живого и неживого. Биологические организмы с механическими компонентами. Про что они?
Бутунай: Это про отношение человека к другим формам жизни, которые он успешно и быстро истребляет. Своей формой жизни вытесняет все остальные. Мои картины – это животные с замененными частями тел – киборгизированные, которые призваны заставить задуматься. Мы, как вид, склонны думать, что можем заменить все рукотворным. У меня нет конкретного ответа, так это или нет. Но я призываю к размышлению и дискуссии. Я считаю, что все крутые выходы из сложных ситуаций возможны только при участии большого количества мозгов. Я не позиционирую себя как человека, который знает, как исправить ситуацию с экологией. Я ищу ответы.
The M.O.S.T.: Вы нашли себя? Свою индивидуальную манеру?
Бутунай: Я все еще ищу и иногда нахожу. Эти находки случаются постоянно, но не остаются в константе. Если окончательно найду, то все, можно ложиться в гроб. Художник должен быть в состоянии поиска, но это не значит, что не должен находить. Я очень люблю гравюру. У меня есть большой альбом крутых оттисков гравюр Альбрехта Дюрера, серия про апокалипсис. Это мой первый любимый художник, которого я полюбил в детстве. Сидел и часами разглядывал. А у меня в семье все живописцы, которые говорили, что живопись – царица художественного изобразительного искусства. Когда я поехал учиться в Британскую школу, то в процессе занятий нашел технику, позволяющую совместить большой формат, лаконичный цвет и структуру гравюры. И эти гравюры были не такие маленькие. Наверное, не такие крутые, как у Дюрера, и на другие темы, но мне понравилась идея. Во-первых, это похоже на гравюру, и в то же время это живопись, но совсем не похожая на ту, что создают мои родственники. Потом был момент, когда я увлекся скульптурой, освоил новый материал. Еще было кино и видео-арт. То есть все было связано с инструментами и техникой. А теперь, увлекшись биологией, можно сказать, что я нашел свою концепцию. И сейчас все технические навыки, которые были у меня до этого времени, начинают служить этой концепции осознания себя человеком в окружающей среде.
