Слово «подвижник» уже не частый гость нашей повседневности. Слово-анахронизм, если не вымерший мамонт. Но кто-то ведь сказал, что историю делают личности, а кто-то другой вывел формулу человека-пассионария. Рамиз Абуталыбов и есть пассионарная личность; собственным примером он возвращает к жизни не только полузабытое слово «подвижник», но и затертое слово «патриот».
Teкст: Нонна Музаффарова, Фото: Антон Воронков
The M.O.S.T.: Вас часто представляют следующим образом: «Рамиз Абуталыбов – дипломат, сотрудник секретариата UNESCO, кавалер ордена Почетного легиона, патриот». А какое объяснение слову «патриотизм» дали бы лично вы?
Рамиз Абуталыбов: Нас, родившихся в тридцатые годы прошлого столетия, называют «дети войны», и для нас есть лишь одно определение слова «патриот» – человек, любящий свою родину и защищающий ее.
The M.O.S.T.: Вас также называют «человеком счастливой судьбы». Справедливо ли такое утверждение? Ведь под словом «счастливчик» мы зачастую подразумеваем человека, которому многое дается легко. Учитывая то, что за каждым вашим делом стоит кропотливый труд, а вовсе не счастливое стечение обстоятельств, это утверждение несколько озадачивает…
Рамиз Абуталыбов: Знаете, видимо всё началось еще с детства. В школе я учился посредственно, но историю любил. Хотел поступить на истфак, но родители возмутились: «Будешь учителем истории?!» Они желали видеть меня врачом, а я знал, что медицина мне не под силу. Тогда я решил выбрать геологический факультет. Геология немного перекликается и с моей будущей деятельностью – все-таки по духу я поисковик. Позже, во время учебы в Москве, меня отправили на стажировку в Париж, что пришлось очень кстати, так как моя дипломная работа была связана с UNESCO. Там в Париже мне помог случай, но, с другой стороны, этот случай мог бы и не представится.
The M.O.S.T.: Ваша первая специальность – геолог. Известно, что вы принимали участие в строительстве станций бакинского метрополитена. Спустя время вы оставили изучение пластов земли и обратились к международной дипломатии. Что стало причиной этого решения?
Рамиз Абуталыбов: Совершенно верно, моя первая специальность – горный инженер. Я начал трудовую деятельность в период «хрущевской оттепели», когда советские люди впервые получили возможность познакомиться с окружающим миром. Однажды и мне выпал такой шанс. В 1968 году Азербайджану выделили одно место для учебы на факультете международных организаций Всесоюзной академии внешней торговли в Москве. Я поступил и закончил его в 1971 году. Затем я принял участие в конкурсе по замещению вакантной должности делегата секретариата UNESCO. На одну позицию были поданы заявления от представителей 27 стран, включая и мое обращение от СССР. Моя кандидатура оказалась подходящей, и я стал первым азербайджанским сотрудником штаб-квартиры одной из международных организаций системы ООН.
В списке 269 советских дипломатов, включенных в 1990 году во всемирную энциклопедию «Кто есть кто в международных отношениях», единственный азербайджанец – Рамиз Абуталыбов.
The M.O.S.T.: В последние годы вы активно занимаетесь темой политической эмиграции, изучаете архивы членов правительства Азербайджанской Демократической Республики. Вы также были в числе создателей документальных картин «Письма из Парижа», «Командировка в вечность»… Чем вызван интерес к судьбе этих людей?
Рамиз Абуталыбов: Через их судьбы мы осмысливаем прошлое, восстанавливаем неизвестные страницы истории нашей страны. Мне выпал шанс попасть во Францию, познакомиться с представителями первой волны эмиграции. Я привез из-за рубежа и сдал в Государственный архив республики все архивные документы Джейхун-бека Гаджибейли, часть материалов Алимардан-бека Топчибаши, которые хранились у его внучки Зарифы ханым. Мне хотелось передать моим землякам этот ценный багаж. Фонд Гейдара Алиева помог нам снять фильм «Командировка в вечность», созданный на основе этих материалов, а также издать четырехтомник Алимардан-бека Топчибаши «Парижский архив. 1919-1940».
The M.O.S.T.: Насколько мне известно, судьбой эмигрантов из Азербайджана вы заинтересовались в пору своей деятельности в UNESCO. Не представляло ли это риска для дипломата из СССР? Ведь первая ваша миссия в этой организации пришлась на период застоя, а именно на 1972-79 годы…
Рамиз Абуталыбов: Расскажу вам, с чего все началось. Я приехал в Париж 15 декабря 1971 года вместе со своей семьей. Мы сняли квартиру в 15-м округе столицы Франции, на площади Адольфа Шериу, 11 – неподалеку от штаб-квартиры UNESCO. В одном подъезде с нами проживал одинокий пожилой эмигрант из России. Встречаясь, мы мило раскланивались, не более того. Я навел о нем справки в советском посольстве, и мне ответили: «Безвреден и вполне лоялен». Мой сосед оказался знаменитым в первой половине XX века поэтом Александром Кусиковым. В свое время он состоял в группе имажинистов, среди которых были Есенин, Шершеневич, Мариенгоф… Общение со старым поэтом-эмигрантом, оказавшимся первым человеком, с которым я столкнулся в Париже, сделало меня более раскованным. Теперь при знакомстве с новыми людьми, я не оглядывался на посольство, а поступал по собственному усмотрению.
Какую, например, угрозу «оплоту мирового социализма» могли представлять мои встречи с художником-авангардистом Селимом Тураном – сыном известного общественного деятеля, публициста, художника и врача Али-бека Гусейнзаде?.. Меня духовно обогатило и общение с азербайджанским эмигрантом Мамед-беком Магеррамовым – членом делегации Азербайджанской республики на Парижской мирной конференции. Мое знакомство с сыном Алимардан-бека Топчибаши, Тимучином Гаджибейли, французским профессором тюркологом азербайджанского происхождения Ирен Меликофф и многими другими также оказалось бесценным. Эти встречи дали мне то, чего я не получил бы ни в каком университете. За это я очень благодарен судьбе.
The M.O.S.T.: На самом ли деле существовала опасность контакта с этими людьми или это распространенная в наши дни демонизация советского прошлого?
Рамиз Абуталыбов: Конечно, общение с политэмигрантами представляло определенный риск, за это могли отозвать из Франции. Поэтому особенно активным я был во второй период своей службы в UNESCO – с 1985 по 1992 годы. Мне удалось привезти в Баку огромное количество архивных документов, картин… Один русский эмигрант передал мне работы Ивана Айвазовского; они находятся в Севастополе, в музее Черноморского флота. А наш земляк Ибадулла Азимзаде доверил мне рисунок художника Филиппа Малявина. Теперь он хранится в Государственном историческом музее Москвы.
The M.O.S.T.: Во многих интервью и публикациях вы упоминаете Банин – французскую писательницу и переводчицу азербайджанского происхождения. В этой женщине можно было обнаружить черты Умм эль-Бану – человека, чье детство и юность прошли в Баку? Или она была исключительно космополитическим персонажем?
Рамиз Абуталыбов: Как Вы, наверное, знаете, Банин перешла в католичество, и однажды на мой вопрос «Почему?» ответила с лукавой улыбкой, что, дескать, нужно было посещать какой-то храм, а по соседству с ее домом находилась только церковь, вот она и выбрала католичество. Думаю, причины были куда серьезней, но вера – предмет исключительно деликатный, и глубже в эту сферу в беседах с ней я не вторгался. Сменив религию, она, тем не менее, никогда не скрывала своего происхождения, считала себя не турчанкой или персиянкой, за которых для ложного паспорта выдавали себя некоторые наши сородичи, а именно азербайджанкой. Для меня же она была скорее французской писательницей с чертами Умм эль-Бану.
The M.O.S.T.: Банин, если судить по ее мемуарам, не являлась воплощением восточной покорности, а была личностью свободолюбивой и дерзкой. Какой она запомнилась вам?
Рамиз Абуталыбов: Принадлежность Банин к высшим кругам Франции и приближенность к богеме делали ее недоступной. В то же время внутренняя, интеллектуальная и духовная сила, которой она обладала, притягивала к ней людей. Мне она запомнилась общительной, острой на язык и немного жесткой. Как-то я нашел в архиве Джейхун-бека Гаджибейли письмо от ее мужа Балабека Годжаева. Сказал ей об этом и спросил: «Привезти ли копию письма?» Она ответила: «Нет». Я дважды привозил ей приглашение от Союза писателей Азербайджана. Она благодарила, но так и не поехала. Не хотела возвращаться в прошлое. Почему, не знаю.
The M.O.S.T.: В своих мемуарах «Парижские дни» Банин делится размышлениями о выходцах из царской России, нашедших убежище во Франции – о пестром сообществе людей разных культур и вероисповеданий. Банин критически отзывается о паразитическом образе жизни некоторых из них, достается от нее и большевистскому режиму. Как советскому дипломату удалось войти в доверие к женщине, семья которой лишилась родины и своего имущества в результате Октябрьской революции?
Рамиз Абуталыбов: По ее словам она всячески избегала контактов с соотечественниками, а я стал первым азербайджанцем, с кем она пошла на сближение. Может, потому что я многие годы жил в Париже и старался не быть навязчивым.
The M.O.S.T.: Особое место в азербайджанской живописи XX века занимает Ашраф Мурад. Вы сыграли важную роль в его биографии. По вашей инициативе в Баку впервые была проведена его персональная выставка. Когда и при каких обстоятельствах вы открыли для себя творчество Ашрафа Мурада?
Рамиз Абуталыбов: В начале восьмидесятых годов прошлого века азербайджанский художник Расим Бабаев познакомил меня с московским художником, критиком и писателем Григорием Анисимовым. Однажды, будучи в командировке в Москве, я посетил его мастерскую на Гоголевском бульваре. Там на стене висел небольшой холст с удивительным колоритом, виртуозной композицией, необыкновенной духовной заряженностью. Уловив в моем взгляде немой вопрос, Григорий Анисимов сказал: «Это ваш земляк, выпускник Ленинградского института живописи Ашраф Мурад. Замечательный художник, которого на родине не замечают. Хорошо бы устроить его выставку». В те годы я был заведующим отделом зарубежных связей ЦК КП Азербайджана, депутатом Верховного Совета республики и потому несколько самоуверенно пообещал Григорию непременно организовать в Баку выставку Ашрафа Мурада. На самом деле это оказалось не так легко – некоторые чиновники старались этому помешать. Тогдашний председатель Союза художников сказал: «Рамиз Абуталыбович, этого делать нельзя». Я ему в ответ: «Как хочешь. Не устроишь выставку – перекрою тебе кислород. Не будет никаких поездок в заграницу». Я был заведующим отделом ЦК и отвечал за поездки за рубеж. В те времена была выездная комиссия, куда подавали документы. Их собирали местные профсоюзы, высылали потом в ЦК, а мы отправляли досье в КГБ. Они, в свою очередь, выносили так называемое решение выездной комиссии.
The M.O.S.T.: Вы ему пригрозили?
Рамиз Абуталыбов: Да, пришлось. Тогда он попытался перенести время открытия выставки – чтобы журналистов было поменьше… Мне мои агенты сообщили, что выставка начнется не в 16:00, как мы договаривались, а на два часа раньше. И я сам успел информировать об этом всех журналистов. Сломить сопротивление мне удалось, и 22 октября 1984 года в Баку открылась первая персональная выставка этого художника. Тогда же был выпущен и скромный каталог с его картинами, подготовленный искусствоведом Нураддином Габибовым.
The M.O.S.T.: Насколько я знаю, при жизни Ашрафа Мурада его творчество не было объектом большого интереса. Что же вас привлекло в его смелых, совершенно отличных от советских эстетических принципов, картинах?
Рамиз Абуталыбов: Не совсем согласен с вами. Его старалось не замечать руководство Союза художников, а многие художники, такие как Таир Салахов, Тогрул Нариманбеков, считали его крупным мастером колорита.
Я уже отметил, что впервые увидел работу Ашрафа Мурада в мастерской Анисимова. На картине были изображены ломтики арбуза, их цвет был такой насыщенный, что невозможно было оторвать взгляд! Чувствовалось, что это художник большого и редкого таланта, и я не мог не провести выставку человека, так фанатично преданного искусству.
The M.O.S.T.: Вас смело можно назвать подвижником. Благодаря вам наши музеи и архивы пополнились ценными письменными документами и фотоматериалами. Что вами двигало в этой работе: природное любопытство, чувство причастности к истории страны, что-то, быть может, другое?
Рамиз Абуталыбов: Долгое время в Азербайджане не было такого понятия, как соотечественники за рубежом. Иногда в советских СМИ попадались статьи о русских эмигрантах левых убеждений. Помню выдержки из книги «Парижские находки» искусствоведа Ильи Зильберштейна, опубликованные в журнале «Огонёк» и выпущенные в «Новом мире» заметки одного русского сенатора, вернувшегося на родину в СССР…
Уже с первых контактов я сильно засомневался в справедливости того, что наших соотечественников-эмигрантов мазали только черной краской. Они знали и помнили многое из того, чего не знали мы. Вот эту другую историю мне и хотелось вернуть на родину. Считал это своим долгом.
The M.O.S.T.: Два года назад вы отметили свое 80-летие. При этом, насколько мне известно, вы продолжаете свое исследование истории азербайджанской эмиграции… Бодрость духа, которую вы демонстрируете в своем возрасте, – это результат некой тайной практики?
Рамиз Абуталыбов: Силы мне придают публикации найденных документов и продолжение этой работы. Вот, например, мы с грузинским историком и политологом Георгием Мамулиа готовим новую книгу об азербайджанской эмиграции. Вместе с другими исследователями я продолжаю поиск документов из личного архива Мамеда Эмина Расулзаде. Совсем не изучены архивы Исламской республики Иран, где была довольно большая группа азербайджанских политэмигрантов. То есть работы много и скучать не приходится.
The M.O.S.T.: Связь с домом, землей, отчизной или малой родиной играет в жизни человека не последнюю роль. Кто вы – кочевник, или есть на свете место, к которому привязана память вашего сердца?
Рамиз Абуталыбов: Да, я – кочевник, желающий быть преданным родной земле в Баку. Таково мое завещание детям.
Редакция выражает благодарность oтелю Martel, комплекс «Город столиц», за помощь в осуществлении съемки.
