Сразу после завершения дипломных выставок в Школе современного искусства Yarat под руководством Сабины Шихлинской, мы начали вести беседу для этого интервью, которое разделилось ровно на 10 интереснейших встреч. Одним из плюсов школы стало ее превращение в сообщество, в котором и студенты, и педагоги теперь не только коллеги, но и друзья. Продолжением моего партнерства с Сабиной Шихлинской стал этот текст.
Текст: Чинар Балаева | Фото: Адыль Юсифов, архив Сабины Шихлинской
The M.O.S.T.: В период начала изучения психики человека была сформирована теория, что личность взрослого исходит из опыта детства. Вы рассказывали, что приняли решение стать художником в 4 года во время прогулки по Губернаторскому саду. Можете поделиться как оно к вам пришло и чем тот момент так явно запомнился?
Сабина: Думаю, это верное высказывание – детство откладывает отпечаток на всю жизнь. Свежие впечатления впитываются, как в губку: и страхи, и радости, и новые опыты. Оно не покидает меня по сей день. Я, будучи маленькой девочкой, познала нечто глобальное – где мне жить, где умереть, в каком море плавать. Вот это очень важно.
А дальше оставалось решить вопрос «что делать?» и я нашла ответ: творчество еще тогда показало, что может дать множество измерений и пространств, куда можно будет заскочить при необходимости. И это понимание меня не подвело. Никуда нельзя убежать от этой жизни, если она наступает на пятки и давит, а в творчестве можно. Творчество – процесс создания чего-либо воображением, знанием. Оно спасительно.
The M.O.S.T.: Художники всегда очень чутко реагируют на происходящее вокруг, а события последних лет сказались не только на представителях творческих профессий. Мне интересно, какие изменения произошли в вас, как в художнике, которые вы сами чувствуете в себе и получается ли честно творить, оставшись наедине с собой, «спасаться»?
Сабина: Да, мир находится в состоянии политических и экономических катаклизмов и пандемия стала чем-то новым для человечества. Как оказалось, больше всего пострадали именно люди искусства. Не потому что они обнищали в одночасье, нет. Люди культуры и стали уходить в параллельные области. Чистого творца осталось мало, все более и более невозможно существовать только на чистом искусстве. Поэтому прогрессивные страны поддерживают деятелей искусства системой грантов с целью того, чтобы они продолжали сохранять чистоту помыслов. Менее прогрессивные считают, что это естественные явления – пусть художник пробивается, выживает. Но, мне кажется, нельзя пускать на самотек этот процесс, потому что в результате мы на всем постсоветском пространстве имеем количество художников, которых можно сосчитать по пальцам. Оно не измеряется десятками. Виной всему эта ситуация и отсутствие поддержки творцов.
Насчет творчества наедине с собой: все свое время я занимаюсь творческим процессом, просто этого никто не видит. Об этом знаю только я и мои близкие, а окружающие видят лишь вершину этого айсберга, когда Сабина открыла новую выставку, создала новый мурал или видео-инсталляцию, и т.д. На сегодняшний день я придумала сотни проектов, которые каждый день разрабатываю, собирая информацию – архивную, историческую, эмоциональную, всевозможную. Чтобы проект произошел, он должен созреть, как виноград.
Мой день начинается с чашки кофе и чистого листа. Не потому что я динозавр и работаю по старинке, не дружу с технологиями. Я дружу с цифровыми форматами тоже. Тем не менее, я люблю чистый лист А4. Он должен быть не А5 и не А3, без вмятин и следов. Ручка обязательно черная. Люблю записывать свои мысли, идеи, зарисовывать эскизы. Ко мне нельзя заходить в такие моменты. Меня окружает творческий беспорядок, но я в нем хорошо ориентируюсь и нахожу нужные листочки (смеется).
The M.O.S.T.: Вы сказали, что дружите с цифровыми форматами, а какое у вас отношение к ИИ? Последние годы царит тенденция создавать работы с его помощью. Многие даже стали путать подлинные произведения с цифровыми. Например, с изображениями якобы неизданных произведений известных художников, которые гуляли в соцсетях.
Сабина: Я думаю, технологии еще не дошли до той степени развития, чтобы профессионал мог спутать является ли произведение плодом человеческой фантазии и вдохновения или ИИ, тем более, если речь идет о произведениях гениальных художников. Но, учитывая, что за творчество очень часто принимается что-то сильно ниже среднего уровня, именно в виду отсутствия необходимых навыков и практики у зрителя, конечно же получается, что ИИ иногда может сотворить нечто лучше, чем средней руки художник, фотограф или писатель.
The M.O.S.T.: У вас очень активная жизнь художника и куратора. Редко кто попадает в инфо-поле с таким количеством разнообразных проектов. Вопрос: сложно ли творить в плотном графике, ведь необходимо переключаться между этими двумя направлениями?
Сабина: У моей деятельности есть даже три направления: художник, куратор и эдьюкейтор. Дело в том, что они не особо пересекаются. Скорее, эдьюкейтор и художник или эдьюкейтор и куратор еще в чем-то смежны, но художник и куратор не пересекаются. Когда-то я не знала, что нежелательно смешивать роли художника и куратора. Это не профессионально, необходимо разделять. С тех пор, как я это поняла, мне стало легче жить. И то, и другое является творческим процессом, но некоторые проекты должны звучать, как симфония. Важно, чтобы каждый из художников привнес свое звучание в ту музыку, которая рождается в моей голове. Тогда я понимаю, что проект кураторский и я должна высказать свою мысль с помощью работ других авторов, пожертвовав своим художественным произведением. Я все равно реализовываюсь, как творец в выбранной теме, но в качестве куратора.
Тоже самое с образовательными проектами. В какой-то момент вокруг меня появляются молодые ребята, которые спрашивают совет, просят помочь с тем, чтобы цветок, пробившийся из асфальта не зачах. И тогда я понимаю, что надо делать что-то – провести мастер-класс или написать образовательную программу. И вот так появилась Школа современного искусства / Yarat. Сейчас у меня есть пять-шесть кураторских проектов и около десяти, которые я разрабатываю, как художник.
The M.O.S.T.: Недавно мы в кругу творческих друзей обсуждали второй набор в вашу школу. Разносторонняя программа вновь основывается на арт-теории и помогает ученикам сориентироваться между профессиями художника, куратора и арт-менеджера. Несмотря на прогрессивные взгляды, многие по прежнему задаются вопросом: действительно ли художнику нужны арт-менеджер и куратор, учитывая локальную специфику?
Сабина: Я позволю себе поправить постановку вопроса: не «художнику нужны ли арт-менеджер и куратор», а «для полноценного существования и развития арт-мира нужны ли…?». Когда среда скудная, это все равно, что строить дом и задаваться вопросом «можно ли обойтись без архитектора, инженера и дизайнера?». Можно взять на бирже труда рабочего, ведь все равно всей реализацией занимается в итоге он. Он же построил где-то пять-шесть домов, он знает как смешивать цемент, как руками накладывать штукатурку и т.д. Можно и так. Но правильнее и лучше, если в процессе примут участие все те, кого мы перечислили. Сегодняшняя структура мира искусства очень сложная и, если каждая из ее составляющих, из винтиков, из действующих лиц профессионален в своем деле, можно добиться глобального уровня. Именно из-за того, что мы опускаем этот момент, азербайджанское искусство находится там, где находится – на карте мира искусства его нет. И это не только проблема Азербайджана, но и многих стран постсоветского пространства. Они не отмечены, как «плохой арт», их просто нет. Потому что отсутствует понимание как должна работать эта схема.
Художники, кураторы и арт-менеджеры – наверное, неправильно будет сейчас, в ответ на твой вопрос рассказывать подробно об их специализации, читателям достаточно просто принять, что они необходимы в современном мире. Без куратора выставка получается просто галерейной. Это примитивнейший способ, когда есть галерейщик, и он, как Бог на душу положит, развесит работы художника, также продаст их и все. От художника работа пошла на какую-то стеночку в офисе, в квартире, где-то еще. В лучшем случае из одной галереи в более качественную. Есть другие, более сложные пути, которые связаны с понятием современного концептуального искусства. Когда картина, объект, инсталляция и т.д. обретают второе-третье прочтение, в них начинают появляться новые смыслы, потому что куратор, говоря о каком-то месседже, увидел в этой картине некое другое измерение, которое не видел даже сам художник. Художник его и не должен видеть, это задача куратора – дать многомерность произведению. Задача менеджера донести произведение в правильном формате до публики.
Для настоящего художника счастье работать с хорошим куратором. Твое творчество находится под опекой, под защитой у профессионалов. Такое сотрудничество дает стимул работать дальше. Возможно, это одна из причин, по которым я стала профессионально заниматься кураторством – именно отсутствие достаточного количества специалистов у нас. Я почувствовала в себе такой потенциал, основные качества куратора – умение слышать художника, увидеть характерность, стараться показать с новой стороны его творчество, чтобы он мог возвыситься. Нужно заботиться о работе художника, а не нянчиться с самим художником. Основная деятельность не в том, чтобы посвящать себя кому-то, а в том, чтобы дать миру некие идеи и взгляды. Его инструменты – не ручка и бумага, а работы других художников.
The M.O.S.T.: Раз мы заговорили о других художниках, хотела бы спросить про группу «Лабиринт». Вам удавалось соблюдать баланс с единомышленниками в течение многих лет, но, как и многие творческие объединения, группа не стала вечной. Закладывали ли вы для проекта какой-то определенный срок или все просто жило, развивалось и умирало естественным путем?
Сабина: Первый проект группы состоялся в 1996 году. Это инициатива нескольких друзей, которые вместе росли, учились, чьи студии были в одном дворе. Общность жизни, взглядов, творческой деятельности, плюс интересное время, в которое это все происходило: разрушение старого, создание нового, надежда на будущее. Люди пришли к тому, что хорошо бы соединить свои усилия и объединиться в группу, которая вместе будет экспериментировать, жить, творить, размышлять, обсуждать и т.д. Это нормальное явление в художественной практике и такие группы в порядке вещей. Кто-то существует дольше, кто-то меньше, но в результате все действительно распадаются, потому что групповая деятельность вечной не бывает, это закон.
Что касается моей роли в группе, я являюсь одним из ее инициаторов. Философская составляющая, а именно символ «Лабиринта» – путь, сама жизнь. То есть, путь важнее входа и выхода, важнее результата, важнее всего. Мы хотели пройти его вместе. И мы действительно прошли вместе определенный творческий путь.
Когда группа распалась в 2006 году, каждый пошел своей дорогой – кто-то вернулся к тому, чем занимался до создания группы. Многие члены группы Лабиринт сейчас являются самыми известными азербайджанскими живописцами, скульпторами и фотографами. Я лично никогда не смогла больше вернуться к прежнему облику моего творчества, перешла в другое измерение.
The M.O.S.T.: Получается, вы расстались не из-за конфликтов, а просто потому что поняли, что завершили общий путь. Очень зрелый, осознанный подход.
Сабина: Получается так. Все к тому моменту устали друг от друга, кто-то хотел вернуться в студию к тому, что делал до образования группы. Все угасло.
Тогда наше расставание превратилось в целый перформанс. Я предложила всем поехать в Сумгаит к стоящему на мели ржавому кораблю «Нариман Нариманов» разделить момент создания нашего последнего проекта. Большинство отказалось, ответив, что им надоели ржавые корабли, что они устали от какого-то апокалиптического фона и что то искусство, которое они создавали в своих студиях оказалось более настоящим, а это все просто, как игра. Ну, это была честная позиция, поэтому мы расстались на доброй ноте. Для меня это не было игрой. Возможно, до сих пор кто-то думает, что я играла в какие-то модные проекты, но нет, это моя жизнь. Это. Моя. Жизнь.
The M.O.S.T.: Вам было обидно?
Сабина: Мне было обидно (смеется). Расставаться всегда обидно, но это тоже можно делать честно и красиво. Объединение в группу, как брак. Зачем заключать брак, если ты не уверен, что он навсегда или хотя бы надолго? Наша проблема была в том, что изначально никто не планировал так долго задерживаться в contemporary art.
The M.O.S.T.: За последние два-три года появилось несколько арт-групп. Как думаете, их «брак» надолго?
Сабина: Я обратила внимание. Впечатление, что у них конкурс кто слабее. Одна слабее другой. Я не буду называть ни одну из них, чтобы никто не обижался.
The M.O.S.T.: Жёстко.
Сабина: Вот прямо так жестко, да. Я не вижу причин для их существования, лично мне они кажутся несостоявшимися. Они не важны для нашего искусства и я предрекаю им скорый распад.
Но я могу сказать и об удачных объединениях и это не всегда группы. Например, такое объединение, как «Salаam Cinema» я считаю просто великолепным, мне очень нравится как работают ребята. То, что они сделали на сегодняшний день я считаю бесценным вкладом. Еще мне очень нравилось объединение архитекторов «Pillə», которое просуществовало недолго.
Почему бы художникам не объединяться в группы для создания отдельных проектов, которые направлены, например, на тему того же gender equality? Собрать сейчас команду искусственным путем – я в это слабо верю. Скорее, объединяться действительно лучше под проект. Группа – это нечто большее. Это партия, семья.
The M.O.S.T.: На занятиях вы рассказывали про масштабные арт-проекты, которые проводились в Азербайджане. Один из таких проектов – биеннале «Алюминий», которая не проводится довольно давно. На протяжении многих лет мы не видим регулярных значимых арт-проектов, которые приезжали бы в Азербайджан или инициировались здесь. Нет проектов, вокруг которых концентрировалась бы жизнь, строились крупные образовательные центры, открывались туристические коридоры, через которые сюда бы приезжали новые «мозги», и т.д. Как вы считаете, нужны ли нам такого рода проекты и есть ли у них перспектива?
Сабина: Однозначно, да! Нужны. И не только нам, но и любой уважающей себя точке мира, городу, стране, региону, необходимо такое масштабное культурное событие, которое будет транслировать миру нас именно с точки зрения современного концептуального искусства, рекламировать страну, как культурно прогрессивное государство.
Например, мы проводим «Формулу-1», скажем так, не самое коммерчески выгодное мероприятие для Азербайджана, но с точки зрения представления страны миру, это прекрасная инициатива. Поэтому, я считаю, если суметь организовать здесь международное биеннале, то это единственный способ сразу маркировать город на мировой карте искусства. Наверняка, это событие произойдет и в нашей стране. Возможно, его отодвинули пандемия и война. Но есть ли ресурсы для такого мероприятия? Будем надеяться, что новое руководство Министерства культуры найдет в себе силы и возможности его реализовать. Потому что сделать это будет очень непросто, нужно выделиться, чтобы привлечь к себе внимание и сделать мероприятие посещаемым широкой публикой со всего мира. Нужно ориентироваться на мир, иначе нет смысла даже начинать. При правильном подходе и привлечении зарубежных специалистов, такое мероприятие даст хороший фидбек.
А что касается биеннале «Алюминий», это не совсем корректный пример и вот почему: в 2006 году проект был инициирован очень близким мне человеком, покойной Лейлой Ахундзаде – профессиональным арт-критиком, куратором и прекрасным человеком. В начале 00-х было время, когда создавались очень интересные движения, появлялись или продолжали свою деятельность интересные группы художников, как наша группа, группа Теймура Даими, также тогда Лейла создала движение молодых ребят под названием «Крылья времени». Появилась необходимость все это объединить в большой смотр. Мы только начинали говорить на международном языке и не очень хорошо понимали что же такое биеннале. Было непросто сразу адаптироваться. Лейла придумала вот такое название, посоветовавшись с молодежью и поняв, что ей очень близка тема техно, урбанизма, того, что искусство должно выйти из музеев, галерей и студий на улицу и появиться на разрушенных заводах, незаконченных стройках. «Алюминий», как звук, как облик чего-то техногенного. Я была одним из сокураторов. Зарубежных участников тогда было мало. К сожалению, это не переросло в то, во что должна перерасти нормальная биеннале, когда раз в два года демонстрируются те достижения современного искусства, которые создавались в этой стране и в мире. Тем самым делается прогноз на то, что будет в ближайшем будущем. Биеннале – наивысшая точка выставочных проектов в визуальном искусстве. Точно также, как наивысшей точкой демонстрации работ является музей, уже ниже галереи и частные коллекции. Есть целые институции в мире, которые работают только на биеннале – большое количество специалистов, которые трудятся в течение двух лет. Например, Стамбульская биеннале относительно новая, она появилась в конце 80-х, частично на государственные средства, частично на средства частных инвесторов. Несмотря на это она сразу завоевала высокий рейтинг в мире искусства.
Для того, чтобы создать нечто похожее в Азербайджане, нужно работать с менталитетом людей, приучать их к современному искусству и научить правильно к нему относиться. Не просто «а давайте-ка сделаем свою биеннале». Это все равно, что налепить 5 звезд на двери сарая, потому что неприхотливые клиенты не разберутся, что внутри все равно плохо. Чтобы стать полноправной частью глобальной культуры, нужно подходить к вопросу правильно и ответственно. Например, не проводить биеннале раз в пять лет. Конечно, если ты не в мировой сети, то делай что хочешь – никто не скажет, что так нельзя.
Недавно прошла новая Биеннале исламского искусства в Саудовской Аравии, которая поразила многих. В организации стояли серьезные кураторы и люди, которые разбираются в том, что делают. Современное искусство Исламского мира обладает очень характерным, особенным обликом, ни на что не похожей идентичностью. Это новая, хорошо прозвучавшая биеннале.
Конечно, мне бы хотелось, чтобы Азербайджан создал нечто подобное, например, Биеннале тюркского искусства. Баку давно заслужил свою биеннале. Это не маленькие вложения со стороны государства, но они безусловно оправданны. Такое мероприятие помогло бы всему, о чем ты говоришь: и развитию рынка, и популяризации современного искусства, созданию новых площадок, различных сообществ, привезло бы сюда новых туристов, разбирающихся в искусстве и, конечно же, помогло развитию образования.
The M.O.S.T.: Раз молодые люди формируются в культурном коконе без полноценного образования в сфере концептуального искусства, как им найти в себе силы и мотивацию двигаться дальше?
Сабина: Сложно, конечно. Плохо, что в пластичные головы вкладываются лимитированные знания, которые выдаются за единственную существующую в мире истину. Другими словами, им не просто преподносят свое видение, как единственно верное, но утверждают, что других вариантов просто не существует. Это есть некое зомбирование сознания, которое не может привести человека ни к чему хорошему, даже если он не является творческой натурой. Но, опять же, есть и положительная сторона – доступность виртуального мира. Если ты не можешь поехать в музей в Нью-Йорке или оплатить дорогостоящее образование в серьезном западном ВУЗ-е, можешь найти что-то в сети и взять более бюджетный онлайн курс. Это сложный ресерч, но он дает свои результаты. Если человек не удовлетворен теми знаниями, которые ему впариваются в наших ВУЗ-ах, он может спокойно образовать себя сам.
Просто мы теряем массы творческих личностей. Массы. Но единицы, которые обычно движут культуру вперед, легких путей не ищут. Помните это. Мир открыт.
Мы вновь возвращаемся к бакинским сообществам. Тот же Salam Cinema – сила, пришедшая снизу. Формат с горизонтальным правлением, который идеален для творческой молодежи. И, Слава Богу, есть Yarat – некоммерческое пространство современного искусства, которое в стране, где Министерство образования и Министерство культуры пропускают один ход за другим, берет на себя инициативу по поддержанию статуса концептуального искусства в Азербайджане.
The M.O.S.T.: Вот мы и подошли к вопросу о преподавательской деятельности. Новый курс в вашей Школе современного искусства / Yarat уже в разгаре, а, казалось, совсем недавно завершились дипломные выставки предыдущего. До школы вы вели множество других образовательных проектов для учеников разных возрастов и уровня подготовки. У вас так много энергии и страсти к образованию. От чего исходит эта инициатива?
Сабина: Мне кажется, что я, как каждый нормальный гражданин, по мере своих возможностей, пытаюсь поправить то, что неправильно. Я считаю молодых людей более открытыми к экспериментам, поэтому даже не знаю кто из нас у кого больше учится. Правильно, конечно, передать свои знания сразу 20-30 людям разных возрастов, имеющих интерес к сфере искусства. Для меня это был серьезный челлендж. Мне кажется, что наша с Yarat школа является попыткой создания той самой культурно-образовательной платформы, которая в дальнейшем даст возможность большим структурам поставить эту основу знаний на массовый поток.
В целом, я довольна курсом. Получилось в несколько ином формате, чем было задумано, но все равно получилось. Это был курс на грани школы, клуба, какого-то объединения и я изначально знала, что он будет пластичным. Форматы менялись в течение года, и хотя мы придерживались программы, я давала возможность проекту развиваться естественным образом. Этот организм начал жить самостоятельно. Так бывает в творчестве, когда твое произведение начинает вести тебя. В этом его сила.
The M.O.S.T.: Есть ли общий запрос у учеников, которые приходили на ваши занятия раньше и тех, кто приходит сегодня? Видите ли вы тенденцию к развитию молодежи, обращающейся к концептуальному искусству?
Сабина: Мне очень сложно на это ответить. Система отбора студентов на ваш курс была гораздо более тщательной и конкурс был намного больше, чем на ранние проекты. Это одна из причин, по которой мы получили с вами хороший результат. А после ваших выставочных проектов 2023 года, запросов стало еще больше, и курс расширился.
Если смотреть на изменения настроения и целей молодежи в 2014 году, когда я вела краткий кураторский курс с Yarat, и сегодня… Ну, я могу сказать, что, возможно, сегодня творцы мыслят более пессимистично. Они не видят для себя больших перспектив, если продолжат заниматься концептуальным искусством, потому что большая часть нашего общества нацелена на пропаганду и потребление другого искусства. Искусства, которое не развивает сознание, культуру и понимание происходящего в мире. То искусство, которое популярно сегодня в Азербайджане, несет в себе только одну функцию – украшение. Украшение, декор на грани с дизайном. Минимальные задачи.
Давайте сравним со странами, где консьюмеризм является таким же культом, как и у нас. Например, с ОАЭ, где вместо музея раньше охотно построили бы семизвёздочный отель. Сейчас ситуация там стала меняться и пошли крупные вливания в культуру. Проводятся серьезные выставки, биеннале, потрясающего уровня проекты с привлечением лучших специалистов мира. Это здорово! Оказалось, не религия является ограничительной чертой. Наоборот, возвращаясь к Исламской биеннале, мы видим обратное. Я всегда на позитиве, верю в лучшее и надеюсь на него, но я не сижу, сложа руки, а понимаю, что оно само к нам не придет, поэтому стараюсь приблизить это лучшее будущее. Ничего не могу придумать лучше, чем давать людям возможность познания. Очень интересно наблюдать за тем, что происходит в мире, правда.
The M.O.S.T.: Во вселенной contemporary art есть за чем наблюдать даже тем, кто в ней слабо ориентируется. К сожалению, события последних лет часто побуждают художников по всему миру рефлексировать на военную тему. Она также проходит через многие ваши работы. В 2008 году вы приступили к проекту «Опасный красный», в 2022 году создали работу «Ковровая бомбардировка», а до нее был проект «Сотвори себе остров», который объединил авторов с 1988 по 1996 годы, когда происходили страшные события. Насколько эмоционально сложно художнику и куратору вновь и вновь пропускать через себя чужие жизни, рассматривать фотографии и делать ресерч?
Сабина: Говорить о войне, думать о войне и создавать проект, где в основе стоит война, конечно же, тяжело. Но еще тяжелее для такого человека, как я, закрывать глаза на то, что в XXI веке войны продолжаются. А они прям-таки продолжаются. Мы находимся на грани третьей мировой, если не в ней. Поэтому для меня, вовлеченного и неравнодушного человека, тяжело с умным видом цитировать Екклесиаста: «Все проходит и это тоже пройдет». Не могу отделаться такими фразами или спрятать голову в песок. Это не означает, что я во всех зонах конфликта спасаю раненных, но будучи художником и куратором, исходя из своей профессиональной роли, я как могу рефлексирую, потому что это моя большая боль. Я не могу жить в постоянном счастье, зная, что где-то в мире есть война. Война – самое большое зло человечества.
«Опасный красный» не говорил напрямую о войне, но говорил о том, что человеческая жизнь очень хрупкая и очень трагичная, конечная. В некоторые минуты комфорта, идиллии, иллюзии счастья мы можем позабыть о том, что в любую секунду может случиться катастрофа. Этому был посвящен проект – человеческому. Тогда я рефлексировала на события, разразившиеся между Грузией и Россией, а также на трагедию боинга тоже 2008 года. Я рефлексировала в виде видео-инсталляции. Красный цвет был не только цветом силы, энергии и любви, но он был цветом страданий, смерти и кровавых идеологий.
К военной теме я напрямую вернулась, когда была приглашена участвовать в проекте «Туман войны» Альфонса Хуга, где художники из разных стран были приглашены выразить свое отношение. Разные взгляды, разные месседжи и разные войны. Моя работа заключалась в том, что я создала видео-инсталляцию на тему ковровой бомбардировки, потому что меня сильно поразило, как в 2022 году в Украине был стерт с лица земли Мариуполь. Я читала в новостях, что город был подвергнут ковровой бомбардировке. И как-то меня это задело, я стала искать в интернете все, что было связано с этим термином, пыталась его понять. Сначала подумала, что бомбят в какой-то определенной композиции. Для меня, как для восточного человека, ковер – сакральный объект, также это набор закодированных древних алфавитов, знаков, может писаний, историй, заключенных в геометрических формах. То есть, это прежде всего интереснейшая, сложнейшая композиция. Когда я стала изучать значение этого термина, выяснилось, что он означает «сравнять с землей», то есть «постелить» город. Получается, человек, создавший этот термин совершенно не понимал, что такое ковер. Это однозначно не человек восточного менталитета. Для него ковер, это ковролин. Для бывших кочевников ковер не просто напольное покрытие. Это то, что подкладывают под ребенка, когда он рождается. Это то, во что заворачивают тело человека, когда душа его покидает. Его можно повесить на стену, чтобы сохранить тепло в жилище, можно постелить на кровать, на стол, когда придут уважаемые гости. Ковер – то, на чем молятся, а кто-то им несет смерть и уничтожение. Меня это так ранило! Оказалось, что первый город, который подвергся этому, была Герника в 1937 году, которому Пикассо посвятил свое знаменитое полотно. После этого множество других городов в Европе и Азии подвергалось ковровым бомбардировкам. Казалось бы, все осталось в прошлом. Но на тот момент последним городом, в котором произошла эта трагедия, оказался Мариуполь.
Я собрала все возможные фотографии пострадавших городов и, использовав орнамент красивого восточного ковра, показывала зрителю либо его фрагмент, либо разрушенный город. Я считаю, что мне удалось передать свои переживания.
В 2019 году я была приглашена Суад Гараевой (на тот момент главный куратор Yarat), чтобы предложить проект для музея Живописи Азербайджана XX-XXI веков. Ранее там уже было представлено несколько коллекций, связанных с историческими периодами, например, 50-60-70 годы. И совершенно логично, что я стала думать о периоде конца 80х – начала 90х, когда сама формировалась, как художник, рождалась группа «Лабиринт», когда произошли очень значимые процессы в моей личной жизни, в нашей стране и в мире в целом. Тогда им заинтересовались и я создала проект под названием «Сотвори себе остров», в котором приняло участие около двадцати художников. Название – строчки из одноименной поэмы нашего друга Айдына Эфенди, который, к сожалению, рано ушел из жизни. Он очень тяжело переживал период 90-х, как и все мы, наверное, но у некоторых более чувствительное отношение к таким апокалиптическим временам.
Естественно, за любой колонизацией в дальнейшем следует не менее болезненная деколонизация. Она не началась ровно с 1991 года, но начались другие процессы. Империя никогда свое так просто не отпускает, она пытается разрушить любую новую появившуюся демократию. Война, смерть, беженцы и другие беды – то, что мы получили от распада СССР. Нам понадобилось 30 лет, чтобы восстановиться и дать отпор безумному соседу, который поддерживался понятно кем. В тот момент нам казалось, что мы живем в какой-то тьме. Да, произошли и замечательные явления, появились свободы, но на тот период мы погрузились в темную, душащую массу. Я пригласила на выставку только тех художников, которые пережили этот тяжелый период на Родине и рефлексировали об этом в своих работах. Те, кто уехал, меня не интересовали.
Но название «Сотвори себе остров» не означало «сбеги на остров и не замечай происходящего», наоборот, укрепись в своем уединении, укрепись в своей вере, в своей силе. Выставка была о духовной силе художников, о том, что художники создают такие произведения только в сложные времена, не в сегодняшние дни. О каком коммерческом взлете можно было говорить? О каких рынках? О каких коллекционерах? Никто ничего не покупал, не было галерей. Художники заперлись в своих мастерских и творили очень сильные работы. Вот те самые работы я и пыталась найти для выставки. Конечно, она получилась сильной, уникальной и одой о том, что истинный творец – всегда самое правдивое, самое настоящее зеркало происходящего в окружающем мире.
The M.O.S.T.: Но сегодня тоже происходят трагические события одно за другим: пандемия, войны, мировой экономический кризис. Как вы думаете, получится ли создать настолько же искренний и глубокий проект, как «Сотвори себе остров» через двадцать лет, когда вы будете искать работы художников разных поколений, но созданных именно за этот период?
Сабина: Конечно, человечество не достигло еще рая на земле, но я бы поспорила, что сегодняшние проблемы можно сравнить с тем беспробудным временем в Азербайджане. Слава Богу, что мы вернули свои исторические земли и делаем все возможное, чтобы жизнь там возродилась. Большое количество военных пожертвовали ради этого свои жизни, пострадало и мирное население. Но, если уж сравнивать с тем, с чем мы столкнулись в 90-е годы – это было потрясение, поражение, потеря. Сейчас другая ситуация. Я думаю, что у гражданина Азербайджана не должно быть такого упаднического настроения, потому что, если посмотреть, во всем мире тяжелая ситуация, но, если мы посмотрим на Азербайджан, у нас хорошие позиции демократической страны, которая идет своим путем. Проблемы в обществе есть всегда и везде. Да, они могут отражаться на эмпатичных творцах, которые всегда всем недовольны, считают, что их не понимают, не воздают по заслугам и не создают им условий для творчества – ерунда это все, по сравнению с тем, что было. Есть все возможности для саморазвития и творчества. Все зависит от силы человеческого характера. Если мы все еще здесь живем и не уехали, значит, надо делать страну лучше. Видишь мусор на улице, подними его и научи тех, кто его выкинул так больше не делать.
The M.O.S.T.: Получается, выставка «Проверено, мин нет!» была совершенно другим взглядом на войну.
Сабина: Да, она совершенно другая. Война, завершившаяся победой, тем не менее, не освободила наши земли от опасности – Азербайджан входит в число наиболее заминированных стран мира. Проект силен тем, что неоднозначно говорит и о самой войне, и о ее последствиях. Художники под чутким руководством Фарах Алакбарли (главный куратор Yarat), эмоционально и патриотично выразили свои взгляды на послевоенное восстановление. Очень искренне, с большой надеждой на завтра.
Своей работой я говорю о теме культурного геноцида, о возрождении памятников и начале нового. Сегодняшний день не прост, он не менее сложный, чем сама война, но жизнь продолжается. И она будет мирной.
The M.O.S.T.: Поговорим про выставку «Метакод» 2022 года – уникальный проект, который не только объединил художников разных поколений, но и трех кураторов.
Сабина: Это очень интересный проект. Выставка, месседжем которой была гипотеза, пришедшая мне в голову после бесед с моим другом, культурологом Эльчином Шамилли. Мы долго размышляли на тему того, как древние визуальные коды трансформировались в современный формат, какая между ними связь? После длительных разговор я пришла к тому, что это может стать выставочным проектом, в котором можно постараться раскрыть связь поколений, взаимосвязь визуализаций и попытаться найти в этом некую систему. Меня поддержали Фарах Алакбарли и Ширин Меликова (на тот момент директор Национального музея ковра, а ныне директор Национального музея искусств). И мы разделили направления наших поисков. Фарах стала исследовать творчество молодых авторов, а Ширин исследовала миниатюры, ковры и архитектуру средних веков, где содержались зачатки геометрических композиций. Почему? Начав наши исследования, мы пришли к выводу, что все древнее искусство следовало некой геометрической визуальной составляющей. Все мироздание по визуальному образу состоит из геометрических композиций. Так устроена Вселенная. Все природные образования состоят из простейших геометрических форм, соединенных друг с другом сложнейшим образом. И мы выяснили очень интересный факт – оказывается, образ появился тогда, когда появилась религия, идеология.
Мы стали думать, получится ли найти азербайджанских художников, осмысливших эту тему? Оказалось, да. Я искала работы модернистов 60-70-80 годов, представлявших авангард азербайджанского искусства и отрицающих соцреализм.
Наша выставка стала открытием. Оказалось, все эти сакральные знания, о которых было известно не только Пикассо, Малевичу и Кандинскому, а еще таким художникам, как Энвер Аскеров, Санан Гурбанов, Расим Бабаев и т.д. Молодые художники, которые через современные медиа обращались к тем же темам, тоже были представлены на выставке. И, на самом деле, хоть выставочный проект и завершился, но тема исследования продолжается. Мы будем осмыслять и находить новые доказательства, потому что это нераскрытый код. Код, который тянется от древности к сегодняшнему дню, хоть и сложилось впечатление, что он утерян. Вопросов больше, чем ответов. Почему, когда и кем он был создан? О чем можно говорить, используя язык этого кода?
The M.O.S.T.:
Помню нашу интересную экскурсию на следующий день после очень насыщенного открытия! Надеюсь, вскоре мы увидим «Метакод 2». Давайте вновь вернемся к вашей художественной деятельности и подробнее обсудим другой яркий проект – выставку «Голодный художник».
Сабина: Это проект куратора Альфонса Хуга о том, как рефлексирует на различные катаклизмы деятель искусств. Образ истощенного художника в клетке, которого демонстрируют на центральной площади, как своеобразное произведение искусства, это о том, как общество само ставит некие штампы, самые популярные из которых – художник должен быть голодным, неизвестным, страдающим и тогда он сам представляется, как артефакт. То есть, он является творчеством общества. Определить символичный образ художника в клетке были приглашены художники со всего мира, в том числе я. Кто-то участвовал с новыми работами, кто-то с работами, созданными за годы до выставки.
Я участвовала с проектом «Три истории», в котором рассказывается о судьбах трех азербайджанских художников разных поколений. Дело в том, что я по-своему интерпретировала понятие «голодного художника» и то, каким он должен быть в тяжелое время. Мое личное убеждение, что настоящий творец прежде всего должен быть честен с самим собой. Не может быть стимулом желание обогатиться и прославиться. И вот, жизни трех людей, которых, к сожалению, больше нет с нами. Всех троих я знала лично, с каждым была связана дружбой, уважительным и теплым отношением. Первый художник более старшего поколения, который был моим учителем, когда я только стала вступать в мир искусства на профессиональной основе, потом стал соседом по мастерской и другом – Санан Гурбанов. Неповторимый в своем творчестве график и скульптор, один из тех, кто совершенно осмысленно изучал геометрический код, который лег в основу проекта «Метакод».
Второй художник – Закир Гусейнов, состоявший с нами в «Лабиринте», который очень рано ушел из жизни. Очень светлый, просто невероятный. Он и художник, и поэт, и ребенок. Красивый, как Абшерон. Он все писал про абшеронские деревни, абшеронский ветер. Любил сюжеты из жизни.
Третий – Джейхун Оджадов, тоже прекрасный художник, который совсем рано покинул этот мир, но оставил после себя большое наследие. На самом деле, он стал одним из тех, кто стал заниматься концептуальным искусством на профессиональной основе. Если в Азербайджане начало зарождения концептуального движения в конце 90х-начале 00х, то Джейхун стоял у истоков.
К сожалению, о каждом из них очень мало материалов и с каждым днем их имена уходят все дальше в историю. Поэтому я сделала интерактивный проект, в котором будут представлены фотографии: дверь в студию Санана, дом Джейхуна и стул Закира – от его студии больше ничего не осталось. Три эти фотографии являются неким порталом, к каждой прикреплен QR-код, ведущий на сайт с информацией о них. На протяжении выставки эта информация дополнялась. Я признательна за любое напоминание, фото, информацию об этих художниках. Проект многомерный. Для одних это просто фотографии, а для других возможность внести свою лепту и восполнить пробел, для третьих – урок о том, что все в мире занимает свое место и, если иногда кажется, что черное на самом деле серо-буро-малиновое, это не так. Ни один из художников не запятнал свое имя. Они свой марафон прошли очень достойно и они победили, оставив очень большое имя. К сожалению, оно забывается, но не забудется. Вот я открою этот сайт и молодежь узнает о них. И уже в электронном пространстве для каждого из них будет свой островок. «Три истории».
…не грусти, по-моему, светлый проект. Я приходила в их дома, собирала информацию. Столько добрых воспоминаний. Эль Греко вспомнили аж через 400 лет после того, как он ушел – вот сколько лет человечеству понадобилось, чтобы понять его величину. И такое бывает.
The M.O.S.T.: Чтобы не грустить, давайте поговорим о светлом будущем?
Сабина: О, да! Очень люблю строить планы, просто не могу без планирования. Всегда забываю фразу «хочешь насмешить Бога – расскажи ему о своих планах». Сколько раз было, когда я планировала десять проектов на ближайшее будущее, а из них получался один или не получалось ни одного. Это меня не остановило и я поняла, что дело не в везении, а в плохом планировании (смеется). Я стала продумывать проекты, долго жить с ними, иногда полгода или год. И когда я чувствую, что актуальность проекта для меня не уменьшилась, а наоборот, то понимаю, его надо выпускать в свет и ищу возможности его реализации. В последнее время из десяти задуманных проектов, у меня получаются все десять. Но надо быть всегда готовой к любым ситуациям, жизнь вносит свои коррективы. Профессиональный опыт и успехов, и ошибок дает огромный плюс.
Расскажу о нескольких проектах, которые уже подтверждены. Я готовлюсь к персональной выставке в Германии, рабочее название которой «Жизнь взаймы». Отчасти ретроспективный проект, который будет включать основные работы, созданные за последние 20 лет, а также новые, готовящиеся к выставке. Все они объединены темой трагичности потерь: жизни, корней, наследия, исторической и культурной памяти. Я рефлексирую на всю эту несправедливость, как художник. Мой месседж – жизнь – это дар откуда-то сверху, но из-за потерь кажется, что ее дали в долг и ненадолго.
На данный момент я принимаю участие в международной онлайн выставке «Caucasus», которая размещена на сайте Caucasus.website. В 1902-13 годах этнолог и лингвист Адольф Дирр путешествовал по Кавказу. Помимо исследования языков, он сделал множество фотографий самых дальних деревень, разместившихся в горах. На сайте они сопоставлены с работами современных авторов из разных стран. Я представляю мультимедийную работу «Shakhdags» («Шагдагцы»): на фоне величественных горных пейзажей вы слышите голоса жителей той или иной деревни, говорящих на своих древних и, к сожалению, почти исчезнувших уникальных языках. Шахдагский народ — это общий термин для нескольких небольших этнических групп, проживающих в окрестностях горы. Название деревни каждого этноса исторически соответствовало названию этноса. В X веке арабский географ Аль-Масуди назвал Кавказ «горой языков» и совершенно поразительно, что многие народы продолжают использовать свои языки, бережно храня свою древнюю культуру и традиции и сегодня, в XXI веке.
А еще с огромной радостью могу сообщить, что Школа современного искусства / Yarat продолжается в этом году. Скажем так, это Школа-2. Меня греет и радует, что наш проект 2022 года оказался фантастически успешным. Я, как автор идеи школы, в этом уверена. К счастью, так считают и Yarat – организаторы проекта, и общественность. В конце прошлого года завершился open call. Количество заявок намного превышало первый год, что само по себе также является показателем успеха.
Уникальность школы в том, что в отличие от государственных образовательных структур, она учит не основам техники, а основам мышления в современном искусстве.
К проекту школы я шла аж с 96 года, тогда у нас была Sunday School в БЦИ. Ты наверняка помнишь наши занятия, когда маленькой девочкой стала частью этого альтернативного художественного процесса. Раз в неделю центральная галерея города превращалась в центр обучения не академическими видами искусства.
The M.O.S.T.: Конечно же, помню! После закрытия Sunday School родители потратили немало сил на поиски ее достойной замены. Но сделать это так и не удалось ни в то время, ни в более позднее, когда я уже поступила в Художественное училище им. Азима Азимзаде, и т.д. Поэтому объявление о наборе в школу в 2022 году стало для меня новой возможностью прийти к искусству и изучать его через призму contemporary art.
Сабина: Видишь, какое влияние оказывают на нас ранние годы. Возвращаясь к твоему первому вопросу – детство откладывает отпечаток на всю жизнь.
Почти 30 лет я пыталась создать эту школу и, если что-то не получалось или получалось не совсем так, как надо, это означает, что надо собраться, пересмотреть все, вникнуть и попробовать с нуля.
У Ницше в диалоге А и Б из «Веселой науки» есть такая цитата, которая созвучна мне:
– А: “Ты ищешь? Где можешь ты прилечь на солнце так, чтобы и на тебя низошел избыток блага и чтобы существование твое оправдало себя?”
– Б: “Я хочу большего, я вовсе не ищущий. Я хочу сотворить себе собственное солнце”.
